Величественное поместье Ноттов сияло множеством огней, их теплое, янтарное свечение вырывалось из окон старинного здания и отражалось на заснеженной земле, создавая иллюзию того, что дом обвит золотыми нитями. В этот холодный декабрьский вечер зима накрыла мир своей белоснежной мантией, но даже ледяной ветер не мог погасить жар, что исходил от величественных каминов и лампад, зажженных в честь Йоля.

Бал-маскарад обещал быть событием года. Гости, все до единого представители чистокровных волшебных родов, ступали по широким мраморным лестницам под своды, украшенные еловыми гирляндами и золотыми лентами. Маски скрывали их лица, но манеры и осанка выдавали их принадлежность к древним и могущественным семействам. Для них это была просто еще одна светская встреча: танцы, разговоры и обмен интригами. Но Нотт знал, что этот вечер станет чем-то большим.

Огромный бальный зал поместья, с его высокими потолками и сверкающими люстрами, превратился в театральную сцену. В центре, уставленный угощениями стол буквально ломился под тяжестью изысканных блюд, а чуть в стороне магически переливался ледяной фонтан с искристым пуншем. Оркестр на возвышении исполнял классические мелодии, вплетая в вечер ритмы, которые казались старыми, как сам мир.

Но для хозяина дома это торжество было лишь фасадом. Прекрасно разыгранной постановкой, отвлекающей глаза от настоящей цели. Гости были нужны, чтобы придать этому вечеру смысл и масштаб, но их роль ограничивалась массовкой. Нотт наблюдал за ними из тени, легко узнавая каждого, несмотря на маски. В его планах не было места для случайностей — всё должно было идти по задуманному.

Деметриус Нотт сегодня выглядел как истинный повелитель этого вечера. Его черный костюм безупречного покроя дополнялся элементами, которые делали его центром внимания, но не кричащим, а умело выделяющимся из толпы. На лацкане пиджака блестела массивная серебряная брошь со скрещенными стрелами — древний символ охотника, идеально соответствующий его роли. Маска из темной кожи закрывала верхнюю часть его лица, но взгляд оставался таким же острым, цепким, как у истинного хищника. Ветвящиеся вверх оленьи рога, искусно выполненные из металла, завершали образ. Это был не просто антураж, а символ его положения в ритуале. Сегодня он был охотником. Сегодня он найдет свою жертву.

Рядом с ним стояла Августина, одетая, как и подобает хозяйке дома: ее платье глубокого изумрудного оттенка переливалось при свете магических лампад, подчеркивая изящную фигуру. Светлые волосы были собраны в сложную прическу, закрепленную массивными шпильками. Маска из тончайшего кружева прикрывала её лицо, добавляя аристократичной загадочности. Но выражение губ, плотно сжатых в недовольной линии, выдавало ее настроение.

Она понимала все. Понимала ритуал, его суть и каждое действие, которое должен будет совершить ее муж для успеха. В прошлом она сама принимала в этом участие, но не сегодня. Сегодня на ней не было браслета с изображениями оленихи — ключевого символа жертвы. Без него она была лишь зрителем, пассивным участником событий. Этот ритуал требовал, чтобы охотник нашел другую цель. И разделил с ней ночь.

Её это злило. Злило до дрожи в пальцах, прячущихся в складках платья. Но вмешаться значило бы пойти против древних традиций, а это было бы равносильно самоубийству.

Йоль — время обновления, когда древние друиды проводили ритуалы, чтобы призвать процветание в грядущем году. Для Ноттов это был еще и способ добиться большего: успеха в делах, укрепления богатства, да, иногда даже зачатия наследника. Пару раз ритуал приносил им желаемое — младенец, зачатый в ночь Йоля, продержался дольше других. Но недостаточно, чтобы все же родится.

Сегодня Деметриус преследовал иную цель. Не жизнь, но успех. Не плод в чреве, но процветание, богатство и власть. Йоль — праздник возвращения света, и он собирался сделать так, чтобы этот свет в новом году сиял только в его сторону.

Взгляд Деметриуса скользил по толпе, задерживаясь на каждой маске чуть дольше, чем требовалось для обычного приветствия. Среди изысканных нарядов, мерцающих драгоценностей и мелькающих оттенков золота и красного он искал лишь одно. Тот самый силуэт, что всегда притягивал его взгляд, темные волосы, которые он мог узнать из тысячи, и родной, неизменный взгляд — даже под чужой маской.

Но её не было. Он не видел, как она собиралась, не касался тканей её платья, чтобы помочь завязать ленты. Он не наложил скрывающие чары на её спину, как делал это всегда, чтобы спрятать метку, что оставил несколько лет назад — тонкую вязь шрамов, его обещание: я твой. Всё должно было быть правильно. Чисто. Это не было актом отказа или отстранённости, напротив. Это была необходимость.

И всё же его глаза искали не только её. Маска — деталь важная, но не решающая. Главное — браслет. Её браслет, украшенный резными изображениями оленихи, знак того, что она жертва, что она его избранная и именно ее ему нужно было поймать сегодня.

Альба согласилась на этот обряд, несмотря на всё своё внутреннее сопротивление, было сложно уговорить её появиться. Деметриус понимал, как тяжело ей, выросшей в католической семье, было переступить через века воспитанных предрассудков, через страх языческих ритуалов, чтобы принять участие в этом балу.

И всё же она придет. Она всегда приходит. Деметриус знал это так же, как знал, что за ночью придет рассвет, а за луной взойдёт солнце. Это было не надеждой, не догадкой, а истиной, вплетённой в саму ткань его мира.

Он ждал её. Искал. Невозмутимо кивая гостям, благосклонно выслушивая их фразы и порой даже вступая в короткие светские беседы, он оставался внимательным хозяином дома. Его голос звучал легко, его движения были полны уверенной грации, как и подобает охотнику на собственной территории. Но в каждом жесте, в каждом скользящем взгляде было одно: поиск.

Миновав очередную группу гостей, он замедлил шаг, взгляд зацепился за знакомое движение ткани, тёмные волосы мелькнули в свете свечей. Взгляд напряжённо скользнул ниже, и сердце едва не дрогнуло. Он не успел разглядеть был ли на ее руке браслет. Но её стан, её осанка, её взгляд, уверенный, вопреки всему, под маской — вне всяких сомнений это была она.

Он улыбнулся краем губ, позволив себе мимолётное удовлетворение. Она здесь. Она пришла.

Мягкие пальцы коснулись его локтя, едва ощутимые, но требующие внимания. Деметриус остановился на полушаге, чувствуя, как раздражение скользит по телу ледяной волной. Он выдохнул сквозь стиснутые зубы, не оборачиваясь сразу. Её присутствие позади него, почти осязаемое, действовало на нервы — настойчивое, тягучее, как неизбежность.

Августина следовала за ним неотступно, словно тень, отбрасываемая светом множества свечей в этом зале. То ли из любопытства — узнать ту, кто в скором времени займет её место, и не только в эту ночь. Нет, дорогая женушка, займет навсегда, после твоей внезапной и скоропостижной кончины. Но тебе пока не нужно знать об этом. Ты чувствуешь, как поместье уже принимает её? Приветствует так, как никогда не приветствовало тебя?

— Ты выглядишь напряжённым, дорогой, — голос Августины был ровным, даже мягким, но слова, словно острые иглы, вонзались в его терпение. — Нервничаешь перед ритуалом? Или это что-то другое?

Деметриус повернулся к ней, позволив маске скрыть выражение лица. Он чуть наклонил голову, жест, одновременно исполненный холодной учтивости и скрытой угрозы.

— Тебе стоило бы меньше беспокоиться обо мне, любимая, — он произнёс это слово с тонким намёком, настолько тонким, что оно прозвучало почти как насмешка. — А больше — о своих гостях. Разве не в этом твоя задача на сегодня?

Она поджала губы, и взгляд её слегка сузился за прорезями маски.

— Я лишь хочу убедиться, что всё идёт по плану, — произнесла Августина с мнимой невозмутимостью, но её тон выдавал внутреннее напряжение. — И что ты не забудешь о границах.

Он позволил себе короткий, почти бесшумный смешок, касающийся лишь уголков его губ.

— Границы? — его голос стал тише, почти интимным, будто они делили какую-то тайну. — Тебе ли говорить о границах, моя дорогая? Ты слишком хорошо знаешь, что их нет, когда дело касается успеха.

Её пальцы чуть сильнее сжали его локоть, выдав скрытое раздражение.

— Просто помни, Деметриус, кто твоя жена.

Он приблизился, почти касаясь её уха губами.

— О, я прекрасно помню, кто моя жена, — его шёпот был холодным, как зимний ветер. — Так же, как помню, кто станет моей королевой.

Она отшатнулась на полшага, едва заметно, но ему этого хватило. Деметриус повернулся к ней спиной, отпуская её с лёгкостью, будто перерезал тонкую нить. Её присутствие уже не заботило его. Она была лишь зрителем в спектакле, где главную роль играла совсем другая женщина.

Нотт раздражённо скользнул взглядом по тому месту, где ещё недавно стояла Альба. Только пустота — заполняющаяся гостями, шумом и светом, словно никакой женщины там никогда и не было. Он стиснул челюсти, подавляя подступившее раздражение, но оно всё равно вырвалось наружу в холодном, почти испепеляющем взгляде, который он бросил на жену.

Августина, напротив, не скрывала своего злорадства. В её тоне слышалась сладкая, липкая насмешка.

— Уже ускользнула? — прошептала она с мнимым сожалением, склоняясь чуть ближе. — Скоро начнутся танцы, ты должен присутствовать.

Деметриус с трудом удержал себя от того, чтобы сорваться. Хотелось закричать, схватить её за плечи, встряхнуть, ударить — всё, что шло вразрез с его внутренним кодексом чести. Нельзя терять контроль. Никогда. Даже с этой сукой, которая сама затягивала процесс, сама провоцировала судьбу, пусть потом не жалуется на последствия.

Он медленно выдохнул, позволяя усмешке растянуться на лице. Это была улыбка, полная обещания. Обещания, от которого у Августины могло похолодеть сердце, если бы она не была настолько уверена в собственном статусе.

— Один танец, — произнёс он тихо, но в этих словах прозвучал оттенок угрозы. — И если ты ещё раз прервёшь меня...

Музыка внезапно наполнила зал, заставляя недосказанную угрозу раствориться в первых мелодичных аккордах. Деметриус предложил жене руку, с видимой галантностью, но жест был лишён тепла. Они направились к середине зала, став центром внимания, как и полагалось хозяевам дома.

Он положил руку на её талию, сильную и почти ледяную руку, будто сталь, прикрытая перчаткой. Её ладонь легла на его плечо, невесомая, но обжигающая своим внутренним напряжением.

Шаг. Поворот. Музыка диктовала им ритм, но их движения были почти механическими, натянутыми, как струны. Нотт двигался с грацией хищника, ведущего за собой добычу, но каждый шаг был осторожным, словно он мог в любую секунду сбросить маску учтивости и обнажить когти.

Августина, напротив, выглядела безукоризненно, улыбка на её лице была милой и обворожительной, как будто она наслаждалась каждым мгновением. Однако её пальцы, сжимающие его плечо, выдали её с головой — напряжение, желание доказать что-то, удержать позиции, которые с каждым тактом ускользали у неё из-под ног.

— Ты превосходно справляешься с ролью, дорогая, — прошептал он, склонившись к её уху. Слова были пропитаны сарказмом, скрытым под обманчиво ласковым тоном.

— И ты, любимый, — ответила она с не меньшей язвительностью, сделав оборот в такт музыке.

Танец продолжался, их фигуры двигались в центре зала, словно переплетённые тени. Гости смотрели, улыбались, переговаривались, присоединялись к танцу — для них это был просто изысканный момент праздника, дань традициям. Но для Нотта и его жены это был бой. Каждый шаг, каждый поворот, каждая улыбка — это были удары, сдержанные, но точные.

Наконец, музыка смолкла, а с ней и напряжение в воздухе. Деметриус отпустил её, едва заметно склонив голову в галантном поклоне.

— Благодарю за танец, — произнёс он, предлагая руку, чтобы сопроводить её обратно. Но в его тоне уже не было никакой благодарности, только холодная вежливость и нечто, от чего в груди Августины сжалось что-то малоприятное.

Деметриус уверенно провёл Августину к группе гостей, чей разговор разгорелся у одной из дальних колонн. Даже за маской, скрывающей лицо, он безошибочно узнал Корбана Яксли. Его высокая фигура, властный наклон головы и излишне самоуверенная манера держаться выделялись в любой толпе. Рядом с ним стояла жена — племянница Деметриуса, женщина с волосами цвета вороньего крыла, украшенными тонкой диадемой и таким же безумным хищным взглядом, который он порой видел в собственном отражении в зеркале. Она мило улыбалась, поддерживая светскую беседу, но глаза искрились хитростью, так характерной для их семьи.

— Корбан, рад видеть, — приветствовал Нотт, кивнув. — И ты, дорогая моя, выглядишь блистательно.

Августина, всё ещё сдержанно улыбаясь, вставила несколько дежурных фраз. Деметриус с удовольствием отметил, как их семейные черты со стороны казались почти безупречными. Он даже позволил себе легкую усмешку, прежде чем склонился к уху жены, шёпотом бросив:

— Держись поближе к ним, дорогая. Они славные собеседники, — а моя племянница непременно приглядит за тобой. — Только больше не мешай мне. Ты же не хочешь разрушить всё, что мы строим?
Его голос звучал мягко, почти заботливо, но в интонации проскальзывало предупреждение, от которого у Августины должно было все похолодеть внутри. Деметриус выпрямился, улыбнулся жене с видимой доброжелательностью, чтобы скрыть от окружающих истинный смысл его слов, и обратился к Корбану:

— Прошу извинить меня, есть пара неотложных дел. Августина, надеюсь, ты развлечёшь наших гостей лучше, чем я и не дашь им заскучать.

С этими словами он элегантно поклонился и, не дожидаясь ответа, растворился в толпе, легко лавируя среди гостей, будто ускользнувший из силков лис.

Охота продолжалась.

С самого утра Корбан пребывал в хорошем настроении. Ожидаемое путешествие в Шотландию не только сулило ему пополнение коллекции магических текстов, но и давало возможность отвлечься от столичной суеты. За последние недели в Министерстве накопилось достаточно дел, чтобы отвлечь его от любых личных интересов, но он привык расставлять приоритеты так, чтобы находить время для действительно важных вещей. Этот манускрипт, по слухам, содержал древние знания о магических порталах — и он не мог упустить шанс заполучить его, слишком заманчиво, чтобы игнорировать.

Корбан Яксли был человеком практичным и терпеливым, но каждая поездка в семейное поместье в Шотландии напоминала ему о прошлом, которое он предпочел бы оставить позади. Он неспешно собирался, проверяя, не забыл ли что-то важное: защитные амулеты, несколько пустых свитков для заметок, книга по древним рунам.

Дом, где сейчас жили родители, всегда был местом, откуда он возвращался не только с физической усталостью, но и с обострённым чувством ответственности за наследие Яксли. Для Корбана это была возможность ещё раз напомнить себе, кто он есть.

Когда младший брат узнал о планах, он без лишних церемоний выразил желание присоединиться. Корбан лишь сухо кивнул, для вида бросив пару колких фраз, но в глубине души счёл это неплохим решением.

— Ты уверен, что не занят более важными делами, Тибальт? Впрочем, если хочешь присоединиться, я не стану возражать.

На деле его ответ был продиктован не только стремлением сохранить лицо. Корбан видел в этой поездке несколько несомненных плюсов. Пусть Тибальт был одержим желанием повидать мать, его присутствие предоставляло Корбану возможность лучше понять брата. Свежие новости о его работе и действиях всегда интересовали Корбана, а близость Тибальта в неформальной обстановке могла быть полезной. И потом, только Мерлин знает, какие чары могли быть наложены на манускрипт. Двух зайцев, как говорят.

Когда Яксли прибыли в поместье в Шотландии, Корбан оставил брата в доме, предоставив ему возможность провести время с матерью. Их отъезд из Лондона напоминал Корбану о годах, когда их семейные роли начали меняться: мать всё больше отдалялась от дел семьи, но её влияние на младшего сына оставалось непреложным. Отец, конечно, был в доме, но его присутствие Корбан ощущал скорее как тень прошлого — напоминание о том, кого он однажды вытеснил из жизни Яксли.

— Я доверяю тебе поддерживать мир в доме, Тибальт, — заметил Корбан, прежде чем выйти за порог. — Уверен, ты справишься.

Сам Корбан отправился к месту, где, по его сведениям, хранился манускрипт. Путь пролегал через окрестности, пропитанные сыростью и таинственным очарованием Шотландии. Он чувствовал, как нарастает предвкушение. Такие поиски напоминали ему о лучших днях юности, когда охота за знаниями была его основной страстью.

Когда он наконец добрался до старого дома, хранилища манускрипта, то сразу понял: его цель будет защищена не только заклинаниями, но и чем-то более серьёзным. Манускрипт лежал на массивном дубовом столе в центре комнаты, окружённый вязью магических символов, наложенных с удивительной точностью. Едва Корбан приблизился, чтобы прочитать первые строки рунической вязи, из манускрипта вырвалась волна тёмной энергии, и всё вокруг погрузилось в мрак на несколько мгновений.

"Интересно", — подумал он, отступая на шаг. Работа обещала быть увлекательной.

Корбан стоял в центре старой комнаты, освещённой слабым мерцанием магического барьера, который теперь окружал манускрипт. Его выражение лица оставалось спокойным, но внутри нарастало раздражение. Он не привык встречать препятствия, которые нельзя было преодолеть силой воли, знаний или опыта. Однако здесь всё было иначе: наложенные чары оказались сложнее, чем он предполагал, а проклятие явно реагировало на любую попытку приблизиться.

Когда первая волна магической энергии прошла, он попробовал было деактивировать защитные символы, но столкнулся с ещё более сильной реакцией. Манускрипт словно «ожил», издавая низкий гул, а светящиеся руны вокруг него начали искриться, угрожая нарушить устойчивость помещения. Это было больше, чем просто древняя магия; кто-то приложил значительные усилия, чтобы скрыть текст от любопытных глаз.

Корбан сделал шаг назад, нахмурился и на мгновение позволил себе задуматься. Самонадеянность была пороком, который он всегда презирал в других. Дальнейшие попытки в одиночку могли закончиться катастрофой. Манускрипт был ценным, но не настолько, чтобы рисковать собой ради пустой демонстрации силы. Ему нужен был кто-то, кто мог бы поддержать его в этой ситуации, особенно в вопросах анализа проклятий и работы с нестабильной магией.

Тибальт, — пронеслось в его голове. Брат, с его непривычной для Яксли эмоциональностью и рвением, казалось, был идеальным кандидатом. К тому же, это была возможность проверить, на что младший Яксли действительно способен, когда сталкивается с реальной угрозой.

Корбан решительно направился к выходу. Дорога обратно к поместью занимала около получаса, и он провёл это время в размышлениях, решив не использовать более быстрые способы перемещения. Как именно подать свою просьбу, чтобы не подорвать собственный авторитет? Братья Яксли могли позволить себе лёгкий сарказм и холодную иронию в разговоре, но сейчас требовался иной подход.

Когда Корбан вошёл в гостиную поместья, Тибальт сидел в кресле с бокалом огневиски, в комнате витал запах каминного дыма. Мать находилась где-то наверху, а отец, судя по всему, дремал в другой части дома. Корбан остановился, обведя взглядом младшего брата, и чуть заметно улыбнулся:

— Кажется, я был слишком самоуверен, отправляясь в одиночку. Тибальт, мне бы пригодилась твоя помощь. Манускрипт оказался сложнее и лучше защищен, чем я ожидал. И, полагаю, твои навыки пригодятся. Всё же два Яксли лучше одного, не так ли?

Он не стал говорить больше. Суть была ясна: это не просьба о помощи, но приглашение, выгодное для обоих.