Тео уже несколько минут пристально вглядывалась в ярко-голубые глаза, что смотрели на нее по ту сторону зеркала. Светлые локоны мягко спадали на лицо, неприятно щекотали шею и обрывались практически у пояса. У Тео никогда не было таких длинных волос, впрочем, как и таких длинных ресниц, острых скул и вообще всего того, что сейчас смотрело на нее из зазеркалья. У девочки на той стороне было ее имя, но не ее лицо.

Тео.

— Тео, — Мандангус, как обычно, слово читая ее мысли, сначала окликнул, затем начал изучающе рассматривать, и Помфри застыла в ожидании его вердикта.

Для своего зелья она еще когда-то давно искала максимально не похожего на себя человека — пожалуй, от Тео остались только угольно-черные брови — и надеялась, что однажды сможет эту внешность использовать. Это была симпатичная магловская девчонка блондинка, максимум лет двадцати, по имени Фрейя, которая очень непредусмотрительно шаталась по лондонским магазинам в компании подружек, так же непредусмотрительно пошла в туалет, чтобы освежить свой яркий макияж, и была потом найдена без сознания на холодном полу этого самого туалета. Мерзко, да, но Тео всю дорогу успокаивала себя тем, что девочке под сонным заклятием снились добрые единороги и никак иначе. Вообще-то она уже отлично набила руку и в приготовлении оборотного зелья, и в способах получения нужных ингредиентов, однако каждый раз все равно ожидала каких-то изъянов, и закапывалась в грустные мысли о людях, которым она испортила прическу или маникюр.

Сегодня хотелось все сделать идеально, потому что сейчас они не просто на пороге войны, а как будто бы еще чуть-чуть и за этот порог вывалятся. Сегодня она должна делать что-то настолько масштабное, что недавняя операция Джинни с легкостью могла показаться игрой в песочнице. Сегодня она наконец-то на другой стороне, увидит все своими глазами, почувствует на коже легкие покалывания страха и замерзший где-то глубоко в сердце адреналин, готовый разлиться по всему телу при малейшем движении. Готова ли она к этому? Вряд ли. Получится ли пережить этот день? Нахуй вообще пытаться предугадывать, как сказал бы Финниган.

— Что думаешь? — она нахмурилась, потому что спрашивать у Флетчера такие вещи — очень сомнительная затея. Тео никогда не понимала, когда он говорит серьезно, а когда шутит, а иногда (всегда?) он еще и серьезно шутит. Сам он тоже выглядел уже совсем не как Данг, но за время участия в сопротивлении, Тео как будто привыкла видеть своих друзей под самыми разными масками, так что особого диссонанса не возникало. Ей казалось, что по повадкам и поведению она сможет распознать Флетчера и Лотти, даже если они затеряются в толпе незнакомцев.

Она в очередной раз поправила свой бежевый свитер и решила, что задерживаться у этого заляпанного, местами разбитого зеркала больше не будет. Перед ней — стопка зачарованных листовок, зараженные пленные, лишенные возможности колдовать, на которых она еще на всякий случай наложила Империо, и время, что занималось своим любимым делом — стремительно утекало. Перед ней — Данг и Лотти, нет, теперь уже Сизиф и Гера, лишенные своих настоящих лиц, и куча работы, которую они обязаны выполнить.

— Что ж, начнем?

Отредактировано theodora pomfrey (2025-04-29 22:53:55)

Подпись автора

финюшка ма бести

"Это твой последний шанс, Флетчер!" и далее пулемет слов, от которых даже у красноречивого Данга уши зазвенели, щеки покраснели, а задница предварительно заболела. Дуэт дедов Муди и Тонкса дали ему это задание и очередной последний шанс доказать себя, потому что... он не внимательно слушал, но что-то там было про то, что он знает лазейки, улочки, и как себя вести в скользких ситуациях. Флетчер хотел это принимать за комплимент, но почему от двух стариков и их палочек направленных на его самые ценные места, это больше звучало как угроза и осуждение - редкий талант у них имелся, произносить все, что они говорили с шикарной долей осуждения.

Он терпеть не мог оборотное зелье, от части из-за физических характеристик, а от части потому что ему всегда доставались непонятные внешности. От полудохлых стариков, до одноглазых старух, и всегда у них одна нога была короче другой, или не хватало пальцев - ну как это не принимать на свой счет как какой-то розыгрыш. Но за что!? Поэтому он чаще всего избегал менять внешность. В его ежедневных делах она была практически не нужна, на него либо не обращали внимания, либо сторонились, либо гнали откуда-то метлой, чего он скорее всего не заслужил, но зелье бы не помогло по любому. Но на редкие миссии был протокол (как ему не раз повторяли Муди, Тонкс, Уизли, Уизли, или еще Уизли) и "ты не будешь рисковать нашей безопасностью" и "может повезет и ты навсегда застрянешь в новом облике" (на удивление это он слышал чаще всего).

Тео (Мангус не мог запомнить ее позывной) преобразилась на его глазах и сейчас внимательно изучала свое новое лицо. На секунду ему показалось, что она потерялась в нем и он ее окликнул, опять же, не использую позывной, который просто отказывался задержаться где-то между его восьмой и десятой извилиной. Она была славной девочкой, пить не умела, но всегда была готова, что всегда делало ее очаровательной компанией. Данг даже не заметил, как проникся к ней какой-то... нет, ну не отцовской конечно теплотой, но примерно чистыми намерениями троюродного приемного дяди. Потерянные глаза незнакомки нашли себя, затем его в зеркале и вдруг она снова стала Тео, слегка задрав подборок, как будто делая вызов всем окружающим. Свою порцию он принял на пару минут до нее и теперь была его очередь посмотреть в зеркало, он избегал этого момента, хотя и зелье было приготовлено Тео, которой он почти-доверял. В план его посвящали минимально, что конечно было логично с одной стороны, но с другой наверное ему следовало знать, какие внешности их ожидают и что в мешке, который в последний момент ему доставили вчера ночью.

Нервно сглотнув, он сделал шаг к зеркалу и уставился на то, что даже сквозь мантию, можно было назвать шикарной грудью. Глаза пришлось поднять немного выше, чтобы осмотреть лицо, хотя ему это было абсолютно не к чему. На него смотрела женщина с крупными, достаточно привлекательными чертами лица, большими голубыми глазами, мягкими русыми волосами до плеч, и широкой улыбкой. И тот факт, что это была женщина нисколько не смутил Данга, который сейчас смотрел на себя с высоты как минимум шести футов, что было на много, выше его обычного роста.

- Я просто умопомрачителен! - глубоким, мелодичным голосом произнес он своему отражению. - Надеюсь в мешке мини юбка, потому что эти ноги должен видеть мир!

Тут уже подошла Гера, с ее позывным Данг проблем не имел, даже его не обошла стороной ирония, хотя думать о Уизли, который не Билл (да, он их так отличал) как о Зевсе, было немного через чур. Ее энергия не переставала удивлять Данга. Он слышал, что у нее какое-то там количество маленьких детей, от чего ему казалось, она должна была быть как минимум на 50% более уставшая и помятая, но внутренний стержень этой женщины, с которой он уже не раз пересекался по делам сопротивления, был не только не сломим, но еще и заряжал других на мелкие поступки героизма. Так и сейчас, избранная ею внешность в сочетании с внутренним огнем, практически выталкивали Данга из двери на улицу, действовать, идти куда-то, что-то делать.

- Да, сейчас, уже-уже, потуши свои горящие шаровары, милая. Сейчас переоденемся, переоденем их, и на парадный выход.- Флетчер принялся копаться в мешке, в поисках мини-юбки, однако его запал очень быстро угас, понимая, что за костюмы их ожидают. - Я так понимаю это остатки пасхи и наша участь, - себе под нос пробормотал Данг, вытаскивая и кидая в сторону каждой из дам длинные темные ткани. - Это просто какая-то подстава, я буду жаловаться.

В его руках остался костюм на себя и на заложников, которые ждали своей участи в запертой комнате. И опять его провели. Уже дождался такой внешности, а на тебе - одеяния монахини. Предполагалось, что после огромного стечения слуг божьих в последнее воскресенье, в честь пасхи, кучка монахинь на улицах Лондона не вызовет никаких подозрений. Флетчеру даже не придется их вести через какие-то там задние улочки и помойки (просто проебали его главный талант), и в широких одеяниях можно будет легко спрятать палочки и другие необходимые артефакты, а так же скрыть, что некоторые из сестр связаны (не только узами с всевышним). Все было логично, но это не делало это менее унизительным и Данг с огромным негодованием начал переодеваться. Изначально он хотел воспользоваться моментом и раздеть данное ему тело (чисто ради инспекции!), но после очень хорошо нацеленного взгляда от Геры и напоминанию от разумной Тео, что на улице не совсем жарко и времени у них не много, он напялил одеяния поверх своей мантии, и с видом обделенного ребенка отправился к их гостям, доставлять костюмы и зелья.

Отредактировано mundungus fletcher (2025-04-18 21:30:44)

Подпись автора

© king finnigan

[indent] У Винсента была профессиональная чуйка на то, где дело могло выгореть и принести неплохие дивиденды, даже если другие считали это не заслуживающим внимание. И за долгие года работы в журналистике, он научился отбраковывать неинтересные расследования или репортажи, но при этом умудрялся скрывать свой интерес от других, чтобы они не налетели как докси. Так как со временем многие стали обращать внимание, что всё чаще в газетах под колдографиями на передовицах значилось имя Винсента Комптона, и хотя он значился как журналист "воинственного колдуна", но больше это было номинально. Мужчина не любил быть привязан к какому-то месту постоянно, это слишком связывало руки, и хотя горячие новинки он всё таки нёс колдуну, а за это ему давали разрешение на участие в каких-то важных событиях, все документы были пропущены через магическую бюрократическую мясорубку. Добропорядочный работник. Винсент лишь хрюкал от удовольствия, и не упускал возможности погиенить, проходя через ограду и охранников, махнув лишь листков, когда действительно достойные представители его профессии оставались с носом. Эти злобные взгляды и летящие в спину проклятия, всё это подпитывало, лишь больше раззадоривая.
[indent] Не удивительно, что Комптон не имел друзей, не только среди коллег, но даже просто среди других волшебников, порой молва шла о нём быстрее, чем даже его статьи. Но только так можно достичь чего-то в данной профессии, он не гнушался никакими методами, многие считали что Комптон шёл по головам, но это было не совсем правда, так как не любил вступать в прямую конфронтацию, его излюбленный стиль это дождаться ослабления внимания и напасть со спины. И ведь это действовало, почему все так возмущались этому? Лицемерие в чистом виде.

[indent] Конечно, он получил золотой билет, попав можно сказать в первые ряды переломного момента в борьба пожирателей с повстанцами, так это ещё не грозила ничем опасным, в тебя не должно было прилететь внезапно непростительное в разгар боя. Всё чинно и благородно, как любят высшее общество, одни казнят, другие благосклонно отпускают, какой накал страстней (главное эмоциональных, не боевых), а уж как он сможет это всё витиевато расписать, чтобы за всеми оборотами и ненужными словами было не понятно, кто же злодей, а кто герой в этой истории. Винсент аж потирал руки от предвкушения, разве что слюнки не потекли, было похоже на то, когда ему получалось вкусить хаукартль. Когда в нос ударял резкий запах аммиака, когда язык пощипывал от ферментов пропитанного рыбного мяса, эффект был похож, если употребить патоку алихоцы или эликсир эйфории. Становится так хорошо. И такое же ощущение ловил Комптон, когда писал свои статьи, вырывая у других их заслуги. Это пьянило похлеще огневиски.
[indent] Выйдя из портала, который был настроен близко к месту встречи, Винсент тут же услышал чавкающий звук, как бы говоря, что в Косом переулке надо смотреть куда ты шагаешь. Вытащив палочку, собираясь очистить свои замшевые ботинки, уже даже направил её, но потом плюнул на это и бодро зашагал в сторону условленного места, сейчас ни что не должно было его отвлекать от главной задачи, а приятная погода только поднимало ещё больше настроение, поэтому подходя к своему "коллеги" на сегодняшний день, мужчина фальшиво напевал под нос незамысловатую песенку:
Позвольте завязать вам подвязку, мадам,
Повязать её чуть выше колена,
И если моя рука скользнет чуть выше,
Не подумайте дурно обо мне.
[indent] Грозный взгляд хит визарда сказал лучше всяких слов, Винсент приподнял руки, словно извиняясь, и чуть заискивающе улыбаясь, мол не серчай друже, все мы на нервах. Но стоило ему отвернуться, мужчина скорчил рожицу, и прислушался к взволнованному голосу второго журналиста, который задавал такой дурацкий вопрос. Мерлин всемогущий, с кем мне приходится работать? Ещё вырядился так, платочек. Пижон. У него чесался язык, чтобы вступить в диалог, но его опередила сегодняшняя глава их небольшого отряда - Каллисто Эйвери, которая одним лишь предложением поставила на место невежду (интересно чей он сынок, что выбил себе это место?!). Не зря всё таки в таком молодом возрасте добилась таких высот, и пусть за ней были именитые фамилии, те, в которых никто не мог сомневаться, но она давала понять, что всего добилась своими силами, за что в какой-то степени Винсент её уважал. Насколько мог уважать вообще других людей. Перо само тут же застрочило по пергаменту, записывая фразу, мужчина широко улыбнулся, обнажая свои довольно непропорциональные зубы. Кто знает, что может понадобиться в будущем.
- Думаете, отдать пленных это проявление силы? - Винсент считал это такой же казнью, но только чужими руками, а сами оставались чистенькими. Ведь все знали, что военные переходили из одного плена в другой. Больше им веры не было.

Подпись автора

территория помечена

Это всегда - немного (много) риск.
Иногда Шарлотта задаётся вопросом: сколько в них во всех желания бороться за равные права для всех, несмотря на происхождение, а сколько - чистокровного гонора, привычки ставить себя выше закона и общепринятой морали.
Это и правда всего лишь монета, вставшая на ребро - сложись её жизнь в Англии хоть немного по-другому, у Шарлотты в-те-годы-ещё-Розте был неплохой такой шанс оказаться среди тех, кто встречает сегодняшних заложников. Правда... Нелицеприятна и волшебница не планировала делиться этими откровениями ни с кем.
К тому же у истории не предусмотрено сослагательного наклонения.
Они потеряли форт.
Они потеряли занятые позиции.
Очень скоро они потеряют ещё членов Сопротивления и эти жертвы последними точно не будут...
Шарлотта смотрит - хищно прищурив чужие глаза - не мелькнут ли знакомые лица. Кто-то из английских Розье, других родственников, к которым паутиной тянутся нити фамильных гобеленов. Это как надавливать на воспаленную рану: мрачное, болезненное удовольствие. Шарлотта понятия не имеет, как будет реагировать в таком случае. Пойдет на сделку с совестью? Она, в конце концов, не Дано, у которого эта самая совесть кристально чистая и кипельно белая, потому что волшебник той в жизни никогда не пользовался. У нее, какой-никакой моральный компас есть.
Кажется.
Если мальчишкам поиграть не оставила...

Их ждут.
Конечно же, их ждут, только идиот не воспользовался бы шансом: информационным поводом, шансом получить два по цене одного. Оттяпать руку, протягивающую кусок окровавленного мяса...
Гера подталкивает в спину одного из пленников, перекрывающего ей обзор.
Краем уха слушает то, что говорит Рябина, чувствуя зуд в ушах.
Ложь.
Откуда берется это ощущение, Гера не знает.
Просто чувствует, как накал ситуации маревом плывет в прохладном апрельском воздухе.
Вопрос только в том, кто сорвётся первым.
Побегут пленники, почуяв скорую свободу?
Министерские цепные псы бросятся вперёд? Смотри пункт про откусывает протянутых рук.
Не выдержит кто-то из тех, кто пришел сюда от лица Сопротивления? Разные ячейки, разные характеры. Они не привыкли работать как слаженный организм и это может дорого обойтись.

Отредактировано charlotte weasley (2025-05-05 23:53:42)

Каллисто Эйвери не любила сюрпризов, но умела встречать их так, будто именно их и ждала.
Трое в сером появились в поле зрения почти одновременно: вытянутые силуэты, ровные шаги, неподвижные лица. Между ними - пленные. Шли как тени, лишённые воли, и всё в их движениях выдавало чужое вмешательство. Империус, или возможно нечто схожее. Впрочем, это было неважно. По крайней мере для Каллисто. Их состояние - совсем не ее забота, ее работа заключается лишь в том, чтобы сохранить лицо министерства даже при таких спорных обстоятельствах.

Но совсем не пленники привлекли её внимание первыми. Их она ждала. Грязно-серые одеяния с каким-то лазурным отливом, отороченные белой бахромой, с широкими рукавами, в точности такие, какие носят маггловские монашки. Не плащи, не мантии, не тусклые балахоны из самодельной ткани, а именно монашеские рясы. Слишком демонстративно. Слишком…глупо?
— Почему монашки? — пробормотал юный журналист, явно еще не умеющий держать в руках ни себя, ни свои мысли. Он стоял чуть позади неё и бурчал себе под нос, но в напряжённой тишине слова прозвучали почти отчётливо.

Каллисто ответила не сразу. Она не обернулась на него, не шелохнулась, лишь продолжала смотреть вперед, на приближающийся отряд. Только устало вздохнула: воздух был прохладным, с оттенком влажной пыли и старой черепицы. Стоит ли вообще реагировать на вопрос, ответ на который столь очевиден?
— Монашки —, произнесла она наконец, — символ маггловской святости. Смирения. Жертвенности. Миссионерства. В глазах их мира они - чистота, удалённость от мирских забот, отказ от власти и амбиций.
Она ненадолго замолчала, наблюдая за тем, как молчаливые фигуры шагают к ним из переулка.
— И именно это они пришли нам показать. Унизить нас демонстрацией мнимого превосходства. Мол, мы - палачи, а они - сёстры милосердия. Переодетые герои, раздающие прощение вместо смерти. —

В её голосе не было злости, только усталое презрение.
— Переиграно. Даже по маггловским меркам. Это их пресловутый театр. Только декорации всё беднеют. — Журналист замолчал. Перо же наоборот строчило без остановки, стараясь ухватить каждое произнесенное ей слово, возможно для того, чтобы в дальнейшем выдать их за собственные размышления. Чтож, пускай. Быть может хотя бы так у него получится написать что-то стоящее? Ведь с учетом того, что по другую сторону от нее стоит Винсент Комптон, шансы на успех у неопытного юнца и так весьма призрачные.

Она смотрела на пленных. Тех, кто возвращался. Некоторых из них она видела ранее - мельком, на заседаниях, в отчётах, в коридорах министерства и стенах Визенгамота. Один из них, если память ей не изменяла, значился в числе тех, кто проходил через Триаду, став прекрасным примером ее успешной, безукоризненной работы. Теперь он снова здесь. В другой одежде. С другой осанкой. Без воли, без права выбора.
Что с ними делать?

Мысль всплыла механически, сама по себе. Эти вопросы не задавались вслух, но всегда возникали, как только пленные пересекали черту. И хотя Каллисто это совсем не касалось, находясь далеко за пределами ее обязанностей, она не могла не подумать о том, что с ними станет. Из чистого, праздного любопытства. Их отдадут в руки отдела скрытого дознания? Отправят на повторную фильтрацию в Триаду? Сотрут память и вернут обратно в привычную жизнь, или используют, чтобы отомстить: отправить в толпу как мины, заложенные не ими, но так своевременно использованными в ответ?
Сопротивление не стало бы отпускать их просто так. Это было очевидно. И дело здесь было совсем не в попытке выставить режим в дурном свете, или по крайней мере не в ней одной. Если их отпускают без условий, значит условия заложены внутри них. Замки. Обереги. Может, яд. Может, шпионские чары, активируемые во сне. Может, просто молчание. Но Каллисто знала: даже молчание, умело обернутое в белую ткань, может цвести, как ядовитый цветок. Без запаха. Без цвета. Но с последствиями.

Кто знает, в кого они их превратили. Может, в кротких наблюдателей. А может, в крокодилов, затаившихся под гладью - ни звука, ни пузыря, пока не станет слишком поздно. Каллисто не сомневалась: тех, кто стоял рядом с пленниками, тоже нельзя будет распознать. Оборотное зелье, выверенное до мельчайших деталей. В этом они были поистине виртуозны. Ни одного узнаваемого жеста, ни одной фразы, которую можно будет потом зацепить на допросе. Они сделали всё, чтобы уйти из кадра даже в тот момент, когда находятся в центре сцены.

Одна из монашек заговорила. Голос ровный, почти спокойный. Без угроз, без обвинений, лишь с нотками напускного благородства и смирения. Они не держат заложников. Они не хотят крови. Они возвращают тех, кто, по их словам, «принадлежит» режиму.
Каллисто слушала молча, безэмоционально.
Теперь слово было за ней.
Когда она заговорила, голос её был точно таким, каким должен был быть голос женщины, представляющей Министерство Магии в этот момент. Естественно невозмутимым. Холодным. Безупречно отчуждённым.
— Вы возвращаете их не из милости. Вы возвращаете их, потому что можете позволить себе играть в великодушие. Потому что думаете, что не обязаны отвечать перед законом, который вам не по душе. —

Она позволила себе сделать шаг вперёд. Мантию едва тронул ветер: слишком слабый, чтобы трепать ткань, но достаточно живой, чтобы напомнить о приходе долгожданной весны. Времени, когда всё начинает цвести. Даже иллюзии.
Они не знали, что «великодушное» сопротивление вложили в их людей. Не знали, что в их головах, в их венах, в их памяти. Они могли научить их молчать, или говорить только то, что выгодно им. Они могли использовать их как живые письма, как ловушки, как магические бомбы. Они не знали, чего именно ожидать, но были уверены, что Министерство Магии было к этому готово.
— Но мы примем их. — Наконец закончила она свою мысль. — Потому что мы не можем не принять. Потому что ответственность - не широкий жест. Это система. —
Она подняла подбородок чуть выше. Не вызывающе, просто напомнив: ей нет нужды прятаться за чужими лицами и многозначительными костюмами. Сегодня она - символ силы всего режима, и она несет эту честь с гордостью и достоинством, как и полагается чистокровной волшебнице.
Мы не освящаем свою власть показными жестами. Мы не нуждаемся в одеяниях, чтобы заявить о своих принципах. Мы существуем не по символу, а по закону.
Мы не образ на гобелене. Мы - та рука, что его ткет. Возможно однажды вы это поймете.

В голове проносились тысяча и одна мысль — некоторые из них особенно яркие, вроде "да пошла ты, сука" или "на хую я вертела этот ваш закон". Внешне Тео держала лицо, возможно не так выражено холодно, как это делала Эйвери, но тоже очень старательно. По крайней мере, она надеялась, что за время красных словцов Каллисто, которые аккуратно ложились на пергаменты рядом стоявших журналистов, не дрогнул ни один мускул, хотя внутри все яростно закипало.

Сколько же времени они, должно быть, тратили на раздумывание обо всех этих аккуратных закорючках, изящно выводимых языком — великодушие, милость, ответственность, система. Со стороны сопротивленцы наверняка выглядели малолетними хулиганами, которых отсчитывал школьный директор, а Тео, как самой отъявленной хулиганке, стоило выступить вперед и сделать что-то еще более невообразимое — они явно жаждали чего-то подобного. Вот только Помфри не собиралась отыгрывать роли, что так настойчиво вешали на них министерские ублюдки, она напряглась, когда Эйвери сделала шаг вперед, но в ответ не проронила ни слова — рука по-прежнему сжимала волшебную палочку в рукаве.

Впрочем, ее напряжение весьма быстро стало еще более ощутимым, когда пленные перешли на ту сторону, оказались в руках хит-визардов, и стали обсыпаны вопросами одного из журналистов — самого, блять, бесячего. На какое-то короткое мгновение, губы Тео тронула усмешка, а взгляд стремительно вернулся на Эйвери. Только последний кретин решил бы, что они не стали бы накладывать никаких заклинаний на пленных, у которых буквально волшебные палочки торчали из мантий. Они не сестры милосердия, они просто надели их рясы. И вообще, раз уж здесь развернулся такой многозначительный цирк, Помфри решила, что так и быть, подыгрывает и гордо задранному подбородку Эйвери, и задорно прыгающему вокруг нее журналюге.

— Ничего не произошло, пока мы сюда добирались. Возможно, ваши друзья просто поняли, какую ошибку совершили, когда решили поддерживать ваш, — Тео запнулась об так желающее вылететь из рта слово "ебаный", но прочистила горло и почти так же безэмоционально продолжила. — бесчеловечный режим. Так что никакого сопротивления оказано не было, они жаждали вернуться домой к своим близким и с радостью пошли на сотрудничество. Вялость — всего лишь следствие их зверского нападения на нас. Но что тут можно сказать? У нас очень талантливые боевые маги, которые не просиживают штанов в душных кабинетах, а борются за лучшую жизнь — Помфри, или Мария Магдалена, какой она могла теперь предстать для читателей очередной пропагандисткой газетенки, довольно улыбнулась, поглядывая на прытко пишущее перо. Тем временем вопросы журналиста становились все более раздражающими, зарождающими параноидальную мысль о том, что все это не больше-не меньше, чем попытки задержать их здесь. Изначально план состоял в том, что они практически молча, ну может толкнув какую-то короткую речь, какую Тео и толкнула — и даже больше — пару минут назад, отдадут пожирателей и разойдутся. Но стоило пленным перейти в загребущие ручки своих коллег, как план Тео вдруг начал размазываться краской по холсту, и черт его пойми, у кого из них сейчас была кисть в руке.

— Боюсь, что нам нечем вас порадовать, господин. Мы пришли сюда только ради возвращения ваших людей, и это весьма серьезное событие, а не какая-то там конференция, на которой позволительно задавать столь глупые вопросы. Миссис Эйвери, думаю, вы со мной согласитесь. Уверена, вы пришли сюда тоже не ради того, чтобы помочь журналистам получить повышение за горячие новости, — Тео крепко держалась за эту иллюзорную кисть.

Кроме провокационных вопросов, ее также тревожило время, а точнее его возможный недостаток. Помфри понятия не имела, как скоро начнут действовать зелья, потому что из всех подопытных у нее был один единственный, он же нулевой пациент, он же носитель, он же Блейз, мать его, Забини, который со своей болезнью последние годы жил вполне себе сносно, ну и в принципе жил — этого уже было достаточно, а еще это было его главным отличием от пленных, которых ждала абсолютно противоположная участь.

Отредактировано theodora pomfrey (2025-05-21 00:39:27)

Подпись автора

финюшка ма бести

Толпа за спинами собиралась быстро и шумела, как весеннее море, в котором ещё не оттаяли льдины. Каллисто стояла перед ними, высоко подняв голову, не потому что хотела казаться важнее, но потому, что знала: все взгляды сейчас устремлены на неё. Именно она здесь лицо Министерства, голос министра Лестрейнджа, спокойствие, обёрнутое в мантии власти. За каждым ее вздохом, за каждым взглядом следят, каждое слово впитывают подобно губке, и это важнее, чем что-либо другое. Ни одна статья в газете, будь то солидное издание Пророка или какая-то дешевая листовка сопротивления, не сможет произвести тот эффект, который способны произвести обычные пересуды. Сплетни, подкрепленные фразами вроде «я видел все своими глазами» или «мой кузен как раз выгуливал своего пса и сам все слышал», способны произвести впечатление намного сильнее и ценнее, чем все то, ради чего они все тут старались рвать свои задницы.

Пока говорили другие, скрывающие свои личности за чужими личинами, Каллисто молчала, как молчит фарфоровая статуэтка на каминной полке в доме, где случилось убийство. Она видела слишком много, но все это оставалось закрыто в ней, запечатано за ненадобностью. Стоило признать, что все происходящее выглядело весьма и весьма жалко. Место, названное сопротивлением для передачи заложников, было вполне очевидно выбрано не случайно. Оно было людным и густонаселенным, что явно говорило о желании не просто передать тех, кто больше не нужен, а устроить спектакль, показав тем самым свою силу и благородство. Но теперь, когда все они несли какую-то несусветную, неуверенную чушь, представление будто превращалось из нацеленного на успех мероприятия в неумелую импровизацию, которая выглядела из рук вон плохо. Безусловно, Министерству это было только на руку, и все-таки Эйвери была из тех людей, которые готовы признать чужую мощь, но крайне разочаровываются, наблюдая за чужим провалом. Даже когда провал этот касается людей, которых она всем своим естеством очевидно презирает.

Первая монашка - курносая, с песочного цвета волосами, выбивающимися из-под головного убора, звучала как старая пластинка, играющая на грани фальши: ровно настолько, чтобы быть выносимой, и ровно настолько, чтобы раздражать. Она старалась сдерживать свои порывы и говорить учтиво, но в голосе ее то и дело проскальзывали нотки ярости и презрения, что делало ее речь какой-то раздраженной. Каллисто слушала молча и не перебивала, как не одергивала и Комптона - старого лиса, пытавшегося своровать курицу посреди бела дня. Не потому что была согласна с первой или одобряла поведение второго, нет, Мерлин с ними, просто она не видела в этом смысла. Это было всё равно что спорить с театральной афишей, или стараться унять чужого непоседливого ребенка. Однако когда девушка обратилась напрямую к ней, ей пришлось нарушить свое молчание.
— Вы совершенно правы, мисс, или быть может мистер, я не знаю, с кем говорю на самом деле, и как могу к вам обращаться. Мы пришли сюда, чтобы забрать своих людей из вашего плена, и я полагаю, это событие и правда весьма значимо, чтобы осветить его не только для тех, кто собрался здесь сегодня, но для всех жителей магический Британии. Нам нечего скрывать от наших граждан, а вы, судя по вашим нарядам, должны быть только рады подобному положению дел, разве не так? —

Эйвери легко улыбнулась, чисто для протокола, в глубине души надеясь, что этот спектакль стремится к своему логическому завершению. Но она явно ошибалась. Вторая монашка, та, что вышла вперёд с напыщенностью диктора радиопередач тридцатых годов, вызвала в женщине почти физическое раздражение, заставляя прилагать немалые усилия, чтобы сохранить свое невозмутимое спокойствие. Слова, позы, этот нелепый пафос ее речи, а еще странное ощущения, будто она узнала ее. Конечно, это едва ли было возможно, хотя под оборотным зельем мог скрываться кто угодно, тайно поддерживающий сопротивленских бродяг, и все-таки это был скорее типаж, чем реальный знакомый. Ей сразу вспомнился парнишка, который подозрительно часто попадался ей на глаза в Министерстве, Ромулус, кажется? Слишком громкий, чтобы его забыть, и слишком пустой, чтобы его запомнить. Возможно, стоит проверить его на предмет причастности? Хотя едва ли эти борцы с режимом подпустят к себе кого-то с меткой на предплечье, даже если он будет им полезен. Тем не менее Каллисто слушала и ее, стоя с лёгкой полуулыбкой, в которой не было ни веселья, ни одобрения, ни осуждения, одно лишь безразличие.

Но отголоски фраз, небрежно брошенных высокой женщиной с покрытой головой ещё не успели угаснуть, когда внезапное движение вырвало Каллисто из внутреннего оцепенения. Из-под складок монашеского одеяния вдруг показалась палочка: с коротким шорохом она скользнула вниз, оказавшись в цепких пальцах женщины, что стояла ближе других. Рука сжала её с почти военной точностью, и уже в следующую секунду авроры ринулись вперёд, их тела мгновенно напряглись, а приготовленные палочки взлетели вверх, готовые карать виновных и вершить самосуд, который в дальнейшем назвали бы самозащитой. Они не ждали приказа, они готовы были действовать по инструкции, ведь режим не прощает угроз, даже если те замаскированы под фарс.

Каллисто подняла руку. Оперативно, но спокойно, плавно, словно давая понять, что контролирует ситуацию. Жест, в котором не было ни паники, ни спешки, но который сразу же заставил всех остановиться. Тишина окутала улицу вязким, тяжелым воздухом, и даже зеваки, до этого жадно ловившие каждое слово, сдвинулись ближе, словно надеялись стать свидетелями сенсации.
— Опустите палочки. — Её голос прозвучал негромко, но в нем не было ни капли сомнения. Только приказ, обращенный к обоим сторонам. — Она просто неуклюжа. Или переигрывает. Возможно, и то и другое. Но она едва ли самоубийца, готовая вот так глупо и быстро попрощаться с собственной жизнью. —

Она сделала несколько шагов вперёд и остановилась, сложив руки перед собой в строгий замок и глядя прямо в лицо человеку, скрывающемуся под под чужой оболочкой.
— Думаю, вы понимаете, что за подобное размахивание палочкой перед представителями Министерства магии Вас уже могли бы взять под стражу, как минимум до выяснения обстоятельств. А там ваше оборотное зелье перестало бы действовать, и мы узнали бы, какой предатель на самом деле скрывается за этой маской невинной женщины. Но мы пришли сюда не для того, чтобы охотиться и карать. Мы пришли, чтобы забрать своих людей, которым явно пришлось несладко в ваших руках, и это - то единственное, что имеет значение. — Она знала: все это записывается. Репортёры, не имеющие права говорить, ловили каждое слово, перья шуршали по пергаменту, запоминая не только речь, но и саму интонацию. Пускай. Пусть одни напишут, другие пусть прочтут, пусть поймут, что власть, это не крик, а тишина, что наступает после него.

Отредактировано callisto avery (2025-06-04 15:16:39)

Тео делает вдох. Вот у них в руках не осталось ровно нихрена — пленные на другой стороне, им больше нечем крыть, а стоящим напротив аврорам больше незачем держать дистанцию. Она напрягается, с прищуром дикой кошки наблюдая за каждым движением Эйвери, ее телохранителей, журналистов — ищет достаточно весомый сигнал к тому, чтобы немедленно отсюда убраться. Впрочем, никакие сигналы уже не нужны, они выполнили свою миссию. Сейчас их единственной целью было вернуться домой живыми, её лично —  рассказать Джинни, что все прошло успешно.

Тео делает выдох. Эйвери продолжает провоцировать, умело натягивать струны, которые и так натянуты до предела. Еще одно резкое движение — они порвутся, прорежут воздух громким свистом, и оставят алый порез на лицах присутствующих здесь. Она смогла бы пожертвовать и своим, лишь бы увидеть, как лица впереди стоящих превращаются в кашу. Но ничего не происходит, Помфри кажется, что напряжение находится исключительно в ее голове, по соседству с кричащими в отчаянии страхами.

В глазах Каллисто — прежняя невозмутимость, легкая ухмылка на губах, все так же бесяче задранный подбородок. В любой другой момент Помфри, пожалуй, даже могла бы ею восхититься — Эйвери не выглядела очередной министерской пешкой, куклой с промытыми мозгами, которой каждое утро засовывали в рот ложку с нужным прикормом. Возможно, она была той, кто сама лично промывала мозги, той, кто стояла у самых истоков, брала за руку и отправляла агнцев на убой, той, которая разглядела в этой стремительно разрастающейся луже крови свою выгоду, и не собиралась смывать ее со стонущей земли. Убей они ее сейчас, сколь большим станет перевес?

Я ненавижу таких, как ты.

— Миссис Эйвери, — Тео улыбнулась. — Вам тяжело отличить мужчину от женщины? Перед вами три дамы, — она оглянулась, переводя взгляд полный непонимания с Сизифа на Геру, и с выражениям лица "вот же придурки, скажите?", повернулась обратно. — Что вы там себе нафантазировали? Впрочем, неважно, мы собирались уж... — Тео собиралась, как минимум, закончить свое предложение, но каким-то вещам просто не суждено сбыться. Вперед выходит Данг, и хотя Помфри успевает незаметно схватить кусочек болтающейся рясы и потянуть назад, его новая личность превосходит ее и по росту, и по силе — ей удается только злобно шикнуть и почувствовать боль в пальцах, из которых резко ускользает ткань.

Данг говорит, и сначала это звучит неплохо — первые две секунды точно — потом его излишне пафосная знаменательная речь окончательно превращается в фарс, цирк с конями, полный театральный провал. Тео поджимает губы, пытаясь не позволить вылететь наружу вертящемуся на языке "Данг, заткнись!", что абсолютно точно провалит их миссию, закопает Флетчера под кладбищенским грунтом, и все их сопротивление рядом. Но она держится, пусть и с большим трудом, опускает голову вниз, прикрывает глаза, чтобы хотя бы не видеть этого позора, а только слышать. Может если она позволит ему выговориться, все стоящие здесь только посмеются, убедятся в том, что сопротивленцы лишь группка клоунов, просто очень скучных — у них даже нет красных носов, а вместо ярких костюмов серые рясы. Это ведь можно пережить, правда?

Тео готова откланяться, схватить Данга за загривок и отправиться в сторону нужного переулка, но ситуация резко ухудшается. Хотя казалось бы, куда, блять, еще хуже?

— Никто палочкой не размахивал. Здесь все вас боятся, разве не видно? — она обводит взглядом толпу. Единственное, что поможет выйти из этой ситуации и хотя бы немного перетянуть гражданских на свою сторону — говорить языком фактов, развивать в их головах мысль, которую они сами давно таят, запирают в сундук и бояться к нему даже подойти.

— И они еще не знают, что вы делаете с волшебниками в стенах ваших учреждений. Как вы пытаете и ломаете людей, уродуете их и вынимаете из них души. Мы знаем, что ты сделаешь с этими пленными, — Тео выплевывает "ты" в сторону Эйвери, как мерзкую потерявшую вкус жвачку, до показательного уважения ей больше нет никакого дела.

— Теперь они не угодны ни тебе, ни твоему режиму, ведь так? Что ж, они ваши, мы не имеем права их судить, а вот вы другое дело. Я просто надеюсь, что пожиратели действительно вернутся к своим семьям, а не останутся чернилами на пергаментах, — взгляд утыкается в журналиста. — Пересчитывайте, сканируйте, делайте что хотите. Им не нужно бояться нас, а вот насчет вас очень сомневаюсь. Вы спрашивали, почему они словно овцы на закланье? Возможно, потому что возвращаться к вам — это билет в один конец?

Среди толпы проходит шепот, который быстро преображается в тихие выкрики "Что это значит?", "О чем она говорит?", особенно смелый выкрикивает "Раз уж начала, то говори до конца", тем самым привлекая внимание ближе всего стоящего к толпе аврора. Тео ухмыляется, бросая полный ненависти взгляд на Эйвери. Пусть разбирается в этом сама, Каллисто умеет подбирать нужные слова, сейчас ей тоже не должно составить труда. Их миссия окончена.

Она разворачивается, мягко, но настойчиво пихает Данга в бок, и кивком указывает в сторону улицы. Остается только надеяться, что и эта тропинка не окрасится в красный. Спиной она чувствует прожигающие кожу взгляды.

— Уходим.

Подпись автора

финюшка ма бести

Когда монашка, которую Комптон уже успел окрестить Голиафом, поспешно спрятала палочку, Каллисто сделала едва заметное движение назад. Не спеша, не выказывая ни страха, ни спешки, просто спокойный жест, больше похожий на то, как уставшая женщина отходит от окна, решив, что дождь сегодня уже не закончится. За спиной послушно дрогнули ее верные псы, их плечи расслабились, но палочки все еще оставались в руках, давая им ощущение контроля над ситуацией, которую, говоря откровенно, едва ли кто-то смог бы контролировать, если бы все пошло не по плану. Аврорам, стоящим ближе всего к толпе, Эйвери едва заметно кивнула, давая понять, что трогать кого-то из зевак не стоит, даже если некоторые из них особенно активно откликаются на слова сопливой девчонки, у которой еще молоко на губах не обсохло, а она уже вещает что-то о справедливости и идеалах. Конечно, за этой личиной мог скрываться кто угодно, умудренный опытом и возможно действительно знающий хоть что-то об этом жизни, но это не имело значения. Важно было то, что снаружи, то, что видят, то, что запомнят. Толпа была нужна, она наблюдала, слушала, разносила - и в этом была её суть и ее сила. Тронуть ее значило бы подтвердить слова малолетней монашки с хмурым, полным злобы и ненависти взглядом, а это было им совершенно не нужно.

Выпад неизвестной сопротивленки, снова обращенный лично к представительнице Министерства, Каллисто выслушала с той самой полуулыбкой, которую впору было коллекционировать на портретах в её рабочем кабинете. Лёгкое, чуть презрительное движение губ, с оттенком усталости от чужого пустословия. Прямой взгляд в глаза, в котором не было ни злобы, ни страха, но и ни капли признания. Она выждала, чтобы дать словам оппонентки повиснуть в воздухе, словно чей-то экстравагантный шарф, одиноко болтающийся на дереве после бури, и только потом, когда та уже собралась уходить, ответила, оставляя за собой последнее слово.
— Вы отдаете мне слишком большую роль в судьбе тех, кого привели сюда после собственных пыток и допросов, сестра. Тем не менее, можете не волноваться, Министерство позаботится о своих людях наилучшим образом. Я уверена, все присутствующие смогут сделать выводы сами, без ваших беспочвенных обвинений и дерзких лозунгов. В конце концов,в отличие от вас, мы не прячем ни лиц, ни намерений. —

Взгляд её скользнул по сторонам, едва заметным выверенным движением собирая реакцию толпы. Многие, что стояли поблизости, кивали головами в след ее словам, кто-то хмурил лоб и косился на пленных с явным сожалением в глазах, кто-то перешептывался о том, что эти сопротивленцы ведь и правда скорее всего скрывают свои личности под оборотным зельем, не имея смелости выступить открыто. Безусловно, убедить всех не смогла ни одна сторона, ни другая, но Эйвери заключила, что в целом все прошло вполне неплохо. Ее взгляд снова вернулся к собирающимся уходить сопротивленцам, и скользнул по серым рясам, замечая на плече той, что размахивала палочкой, мелкую мушку. Было в этих странных монахинях что-то особенно нелепое, будто кто-то попытался натянуть костюм жирафа на домашнюю кошку и искренне считал, что обман удался. Нелепо, просто нелепо.

— По прямому приказу Министерства пленных везут прямиком в больницу святого Мунго. — сказала она тихо, чуть склонив голову в сторону Комптона, чтобы никто не услышал их разговора, когда он заговорил рядом. — Их проверят, просканируют, переломают каждый секретный узелок магии в их телах, если потребуется, но это будут делать профессионалы за закрытыми дверьми, а не мы посреди улицы. Будьте спокойны, мы все предусмотрели. —
Выпрямившись, Каллисто провожала безразличным взглядом отступающих сопротивленцев. Они уходили медленно, как будто рассчитывая на аплодисменты, но даже не догадываясь, что игра еще не окончена. Эйвери позволила себе короткий взгляд вверх, туда, где со старого балкона в воздух взмыла голубка. Где-то ближе к большим пивным бочкам мелькнула невзрачная оса, а с одного из подоконников небрежно спрыгнула маленькая серая кошка. В любой другой ситуации женщина не предала бы этим мелочам никакого значения, но здесь все было иначе. Каллисто знала некоторых из этих анимагов в лицо, или точнее в крыло, в лапу, в надоедливое жужжание. Кто-то из них был вполне опытным шпионом, кто-то просто был вызван со своего рабочего места, потому что подходил для данного конкретного события, однако все они прекрасно знали, что нужно делать. Они не ждали команды, получив все распоряжения еще до того, как министерский отряд выдвинулся в путь. Их задачей было собирать информацию, проследить за сопротивленцами, в идеале удержаться за них, если те решат аппарировать, чтобы узнать как можно больше. И не погибнуть в процессе, если конечно получится, ведь мертвый шпион - бесполезный шпион.

Комптон все еще что-то бормотал рядом, но Каллисто смотрела прямо перед собой, на фигуры в рясах, исчезающие за поворотом. И будто сама себе, едва слышно произнесла:
— Некоторые отстают на столько, что им кажется, что они первые… —
Пора было собираться прочь, подальше от этого балагана. К тому же, ей вдруг почему-то страшно захотелось жареных ананасов в карамели, а еще поцеловать дочь, которую она не видела целый день. — Пора уходить. — констатировала волшебница, оборачиваясь к Аврорам, и бросила беглый взгляд на пленников. — Доставьте их в Мунго как можно скорее, а после возвращайтесь в Министерство. — велела она отряду, и аппарировала прочь.