Оборотень-одиночка — то ли изгой, то ли беглец, не принятый стаей Фенрира Сивого — напал на Маркуса Скаррса внезапно. Маркус, всю жизнь скрывавший чужие шрамы, сам оказался изуродован до неузнаваемости. Когда его нашли утром, от тела осталось лишь то, что не смог проглотить зверь: руку, сжатую в кулак, как будто он пытался за что-то ухватиться, и пропитанные кровью клочья плаща.

В наследство Даррену достался тяжелый груз, о котором он не просил: подвал с мастерской, урна с пеплом, и бессонные ночи. Полнолуние проходит, но его веки будто по прежнему залиты свинцом, а в голове густой и едкий туман. Он считает трещины на потолке, слушает, как где-то капает вода, и ждет: стоит ему закрыть глаза, как Скаррс-младший снова переживает одну и туже картину, которую он не видел лично, но представляет до жути подробно — как клыки, блестящие в лунном свете, вонзаются в отцовскую плоть.

Резкая податливость тканей и мгновенный вздрагивающий рефлекс от проникновения иглы под кожу иногда смутно напоминают ему о случившемся. Каждую среду в подвале на Лютном выстраивается небольшая очередь. Здесь Даррен Скаррс бесплатно перекрывает шрамы — ожоги от проклятий, следы клыков или старые боевые отметины. Все те не вырученные деньги, что Даррес мог бы получить за этот день, он отдает в закрытый фонд пострадавших от оборотней.

Дверь в «Чёрную Лилию» скрипит по-особенному, так скрипят половицы в старых домах, которые слишком многое повидали. Здесь нет пыльных ковров и дешевых духов, внутри тяжелые бархатные портьеры, приглушенный свет цветных ламп и тихий звон колокольчиков, главное украшение этого места — это она сама.

Когда-то давно, молодой и голодной, ей предложили втрое больше, чем платили за варку зелий в аптеке Малпеппера, и она согласилась: теперь Элайза стоит у зеркала в темно-бордовом шелковом халате, и наблюдает, как в отражении за ее спиной мерцает люстра из хрустальных кровавых капель — тысячи сверкающих подвесок отражают свет свечей и кажется, что каждая из этих алых слезок вот-вот сорвется, чтобы начать плач по искалеченной психике своих сотрудниц.

В этом тусклом, пахнущем лилией, помещении каждая демимонденка знает о выстраданном уставе выживания: правила «Черной лилии» написаны шрамами на ее коже, перекрытыми татуировками от соседа по переулку. Элайза не терпит подонков, которые считают, что заплатив пару галлеонов, купили себе право на жестокость, поэтому учит новеньких не только искусству удовлетворения, но и самозащите: «Девочки, главное, не переусердствуйте...»

Руфус — помойная крыса — промышляет тем, что выносит из разграбленных домов всё, что плохо лежит. Он может сунуть руку в ящик, полный зачарованных колец, и вытащить самое дешёвое — то, что даже гоблины не стали бы переплавлять.

Волшебники с бледными лицами и кошельками, туго набитыми галлеонами, — вот кто регулярно заходит в тёмный уголок «Борджина и Бёрка», в котором Руфус сбывает свою добычу. Они носят мантии из дорогих материалов, пьют эльфийские вина, коллекционируют волшебные артефакты. и морщатся каждый раз, когда Руфус вытряхивает перед ними содержимое своего пыльного мешка. Их тонкие носики вздрагивают от запаха плесени, а пальцы в шелковых перчатках неохотно перебирают бесполезные безделушки.

Из-за отсутствия минимального магического образования, Руфус не утруждает себя оценкой, сортировкой или хотя бы поверхностным отбором, он методично загребает всё подряд. Где-то в закоулках его примитивного мышления засела простая истина: если набрать достаточно хлама, среди него обязательно затеряется что-то ценное.

— Обокрал дома Лавгудов и Уизли, перевернул вверх дном квартиру Боунсов. Нашёл ли он что-то — вопрос хороший.

Как превратиться из слушателя на медицинских курсах, из тени, впитывающей обрывки знаний между подметанием полов и выносом хирургических отходов — в знаменитого хирурга? Диплом обошелся Августу в двести пятьдесят галлеонов и теперь поддельный пергамент с печатью и лицензия от гоблина-фальшивомонетчика бликуют с больничной стены новой, частной клиники Лютного переулка. Стоимость этой бумажки оправдала себя через через год после введения градации.

Его первой пациенткой стала еле живая девушка-полукровка с огромным животом: в Мунго ей отказали — то ли срок был слишком большой, то ли кровь недостаточно чистая. Август не знал, что делает. Руки дрожали, скальпель соскальзывал, кровь хлестала так, что он едва различал органы в алом месиве. Она чудом выжила, и что удивительнее – заплатила. О том, что с ней стало потом, он не узнавал, в его сфере не принято интересоваться судьбой бывших пациентов.

Его методы грубы, инструменты могут быть не стерильны, а анестезия — ни что иное, как огневиски и кляп в зубы. Секрет его успеха прост — мертвые не оставляют плохих отзывов. А те, кто выжил, становятся лучшей рекламой его услуг.

— Планирует начать эксперименты с чистотой крови: в Лютном шепчутся, что Август уже ищет подопытных.

— «Я вижу... женщину. Она прильнула к вашему мужу...»
И вот уже заказчица сама выдаёт потенциальное имя любовницы её министерского мужа. Агата загадочно кивает.

Она прекрасно знает, что богатым волшебницам не нужны правдивые пророчества. Им нужен сладкий ужас неопределённости, намёк на тайну, которую можно обсудить за коктейлем в соседнем здании. На прямой вопрос «Изменяет ли мне муж?» она раскинет карты и уведет бедную подальше от разговора, используя размытые фразы. Для большинства из них этого будет достаточно: клиентка сама додумает остальное, заплатит вдвойне за уточняющий сеанс и уйдёт довольной.

Кассандра Ваблатска, потомком которой по словам Агаты она и является, состарилась и скончалась в 1997, так и не попав в базу крови. Она не оставила после себя никаких записей, в архивах нельзя найти никаких подтверждённых потомков, и все, что от нее осталось — это учебник по прорицаниям и добрая дюжина самозванцев в каждом магическом квартале, клянущихся, что именно им она оставила свой дар.

У Агаты нет ни капли дара прорицания, но зато есть то, чего лишены все эти самодовольные шарлатаны с их хрустальными шарами — наблюдательность.

Хогвартс не дал магглорожденному, выросшему в приюте, найти свое предназначение в магическом мире: Джимми, воспитанник «Святой Вальбурги», в которой единственным законом был кулак, как бы ни старался, так и не смог вписаться в мир заклинаний и зелий — школу он закончил ни с чем, провалив все экзамены.

Лютный переулок встретил его как старого знакомого: в подпольных боях не требовалось понимать теорию магии — лишь бы кулаки были крепкими, а удар точным. Здесь бедные волшебники и сквибы бьются насмерть на потеху высокостатусным зрителям: без палочек и без правил.

Первый бой должен был стать его концом. Его вытолкнули на арену в последний момент в качестве замены заболевшему бойцу, а в потную ладонь всунули галлеон за участие, исход для организаторов был абсолютно не важен — зрителям нужно было зрелище, а не честный поединок. Джимми проиграл.

Теперь белые воротнички обожают его: 15 боёв без поражений. Его потолок — быть чемпионом среди отребья, но если это всё, на что он способен, то в этом он будет лучшим.

— Мечтает о бое с чистокровным волшебником, чтобы показать, что его ярость стоит десятка заклинаний,
— Подеритесь с Эрни Макмилланом, и получите кулаком в лицо от Джинни Уизли.

Чтобы попытать удачу в частном клубе Фитцроя, вам нужны литры Феликса Фелициса. Его тонкие губы растягиваются в улыбке: очередной лудоман в отчаянии швыряет на стол последний галлеон, пока рулетка с плюй-камнями начинает свой забег.

В дальнем углу заведения, за плотной завесой дыма бедняга в потрепанном отцовском пиджаке сообщает о месте, где располагается типография Сопротивления и получает за эту информацию горсть монет от заинтересованных лиц. За другим столом — тень, нервно теребящая мантию: «Он прячет её в коттедже под Йорком. У них даже ребёнок есть». Его собеседник шелестит конвертом, и незаметно передает его из рук в руки.

Барнаби делает вид, что вовремя отворачивается: прагматик по натуре, он давно понял, что лучший способ сохранить бизнес — сделать его полезным для режима. Министерство закрывает глаза на происходящее за тяжелыми дубовыми дверями «Частного клуба», ведь Барнаби исправно делится большим процентом от дохода, а его заведение давно стало удобной нейтральной территорией для теневых сделок.

Пушистые кудри, выбивающиеся из небрежного пучка, могут создать образ милой чудачки, пока вы не поймёте, что только что подписали бумагу, по которой теперь должны ей половину состояния. Через руки Мэгги проходят краткосрочные займы, схемы двойного финансирования с разными отчетностями для каждой стороны, тёмные инвестиции, замаскированные под вложения в совершенно легальные предприятия.

Её манера вести дела — смесь театрального шарма и хладнокровного расчёта. Но настоящий мозг операции — Терри Бут. Пока Мэгги блистает в полумраке подпольных забегаловок, заманивая клиентов, Терри скрупулёзно прорабатывает каждую деталь и находит лазейки в новых финансовых указах никчемной системы. «Вы ведь не хотите, чтобы ваше имя всплыло в отчётах, правда?»

Идеально выбритое лицо Фитцроя обязательно покроется пунцовым румянцем, когда он узнает, куда именно послала его Минчам после очередной попытки договориться не конкурировать за финансовый поток Лютного.

— Мэгги тут для заработка, а вот у Терри более глобальные планы.